Зимой военного 2017 года мне позвонила на мобильный Людмила Набокова, моя сестра по евангельской вере и родственница “по папе”, и сообщила печальную весть. Алик Набоков – её родной брат, а мой двоюродный, умирает в реанимационном отделении одной из больниц города Донецк
Мы с Людой быстро пересеклись и поехали в клинику по пустынному и заснеженному городу. По пути светло думалось о брате – хорошим человеком был Алик Набоков. Он был на десяточку старше нас, ребят Минаевых, и был добрым, статным, красивым.
Вспомнилась песня Владимира Высоцкого:
Я вышел ростом и лицом
Спасибо матери с отцом.
Рос Алик без отца. В семидесятые годы прошлого века он служил в Восточной Германии в группе Советский войск. Вернулся домой бравым солдатиком – на нем великолепно сидела военная форма. А на груди сиял золотом гвардейский знак, который мы с восторгом за орден приняли. Жили Набоковы зажиточно, в большой “обкомовской” квартире в центре города. Его мама, а наша тетушка Дина Борисовна, была женщиной видной, партийной, образованной и работала в закрытом городском НИИ ( научно исследовательском институте). Тетя Дина была добра к нам-племянникам, любила и подкармливала нас. А ее сын Алик охотно возился с нами – подростками. Увы, к Богу Алик был равнодушен, Библию не читал, церковь не посещал. Хотя в родстве имел искренних христиан – дедушку и дядю, пасторов евангельских общин. Но безбожником он не был, на это ему ума хватало. Семейная жизнь у Алика не заладилась, брак распался, и всю свою жизнь наш брат в угольных шахтах Донецка проработал. Получил много производственных травм, трудовых наград и вышел на пенсию весь переломанный. А теперь умирал тихо и одиноко в холодной больнице фронтового Донецка.
…
Захожу я осторожно в больничные палаты клиники и сталкиваюсь с доктором – зрелым интеллигентным мужчиной, заведующим реанимаций. Он зорко стрельнул в меня взглядом сквозь очки и строго спросил:
-Мужчина, а что вы тут, собственно, делаете?
Ответил я ему кротко и смиренно, что, мол, священник я, и пришёл помолится-исповедать родственника моего. Умирает он, однако, в вашем отделении…
Далее диалог был помягче:
-А почему вы без спецодежды?(Он вероятно имел в виду православное священническое облачение).Сбивчиво объясняю ему, что мы- евангельские христиане, и ризы для пастора у нас совсем не обязательны.
-Да вы типа пастора Шлага из «Семнадцати мгновений весны»?
-Ну, типа да, отвечаю.
На этом лицо доктора просветлело и он распорядился медсестрам облачить меня в белый халат. Это меня тронуло и вдохновило.
И вот наконец я вхожу в реанимационную палату – весь в белом, «яко ангел», и шо я вижу? А вижу я светлый зал с большими окнами, и в нем симметрично установлены четыре массивных бетонных постамента в виде столов. На одном из которых лежит мой брат Алик. Его не узнать – бренно тело худо и голо, и покрыто саваном белой простыни. Голова Алика было болезненно запрокинута, щеки впалы и губы сини, а голубые глаза подернуты туманом.
Состояние-
мерцание сознания,
угасания,
полужизни, полусмерти,
полусознания.
А ещё Алик прерывисто, тяжело дышал.
(Я был изрядно удивлён этими странными лежаками. Потом понял, что это патологоанатомическую лабораторию, в связи с войной в регионе, в реанимационное отделение переоборудовали).
Любопытным взглядом пробежался я по палате и вдруг увидел второго мужчину, пожилого и полного, лежащего напротив Алика. Мужчина хрипло и отрывисто дышал, в бреду и в забытьё.
Сел я рядом с братом Аликом на стуле, заботливо подставленной медперсоналом. Алик меня узнал – в глазах вспыхнула искорка. А я ощутил ледяное дыхание близкой смерти.
Наклонившись, тихонько, в ухо я рассказал Алику Евангелие Христово. О Божьей любви к нам, людям, о дивном Рождестве Иисуса, о Его смерти лютой за нас-грешных. О Его чудном Воскресении, о прощении грехов и дверях рая, которые Бог открывает верующим в Сына Его – исповедующим Веру в Спасителя и грехи свои многие. Помолились мы с ним покаянной молитвой. Я говорил – он повторял молитву трепетным движением губ, покачиванием головой и шепча драгоценные слова – Господи, верую, Господи, прости…
Вижу – в глазах Алика зависли росинки слез…
И тут случилось нечто удивительное!
Мужчина, лежащий вдали на подобном бетонном смертном ложе, начал также повторять за мной и Аликом ту-же покаянную молитву. Меня как током пробило от радости нежданной. И я кричу этому мужику на всю палату:
-Держитесь, мужчина, я иду к вам, помолимся вместе Иисусу, вот только закончу с братом моим Аликом…
Мое сердце ликовало – я говорил, говорил, говорил небу:
-Господи, как Ты милосерд и сострадателен, Ты не хочешь смерти грешника,
Ты до последнего удара пульса борешься за спасение наших душ – стучишь в сердце даже к тем, кто уже никакой – в коме, в бреду, без сознания… Как ты добр к нам! Это Ты – Твой Дух Святой побуждает и помогает грешникам молиться молитвой покаянной. Ооо, Благодать…
Короче – пробрало меня до слез. Мне много не надо, человек я эмоциональный.
А война ещё чувствительности добавила.
…
Похоронили мы Алика Набокова как человека верующего.
И мне легко верится, что я встречусь с братом моим Аликом в Царствии Небесном. И я знаю, что узнаю там и его соседа по реанимационной палате.
Потому что верю: «Всякий, кто призовёт Имя Господне – спасётся».
Так сказал Сам Бог в Своём Писании.
